Серсея не любила Белую Башню. Казалось бы, часть замковой стены, выходящее на залив четырехэтажное сооружение, где жили королевские гвардейцы и где в подвалах хранилось их оружие, должно было внушать чувство защищенности королеве, однако Серсея могла чувствовать себя в безопасности только когда ее единоутробный брат-близнец был поблизости, а теперь и это оказалось всего лишь иллюзией.
Белая гвардия не смогла защитить от Неведомого ее сына, ее первенца, ее львенка, и Джейме прибыл слишком поздно, чтобы исправить содеянное проклятым валонкаром, так откуда взяться любви к этим выбеленным стенам, к этой демонстративно смиренной обстановке, больше подходящей Его Воробейшеству, чем рыцарям, поклявшимся защищать корону.
Ее шаги гулко раздавались под белыми сводами, сир Гарлан и сир Осмунд, сопровождавшие королеву, молча поднимались следом за ней к покоям лорда-командующего, но Серсея не слышала ничего, поглощенная своими мыслями.
Эта башня, которая должна была стать ее призом, ее победой, ныне казалась могилой для ее любви. Джейме, покинувший Кастерли-Рок восемнадцать лет назад, чтобы быть рядом с ней, теперь скрывался за этими белыми древними стенами, будто прячась, и это пугало королеву, пугало не на шутку.
Его слова в септе, такие глупые, такие неправильные, неуместные и невозможные, казались острыми кинжалами, ранящими ее белую плоть, и Серсея панически боялась, что эти слова не были просто словами. Довольно грязных слухов, ползущих по королевству, о кровосмесительной связи, плодами которой были дети Серсеи, довольно и того, что Станнис упорно продолжал разносить эти слухи, цеплялся за них, подняв меч на свою кровь, достаточно было и тех, кто признавал право на корону за наследными принцами, но хватило бы одного лишь слова Джейме, одного глупого подтверждения, чтобы ввергнуть Серсею в беспросветный мрак, рядом с которым даже подвалы под Красным Замком, где до сих пор были выставлены драконьи черепа, показались бы солнечной поляной...
Тогда, в септе, она испугалась, услышав безумные речи брата, он явился совсем чужой, непохожий на себя, с этим горящим взглядом. Как мог он поддаться безумию, как мог он предлагать ей замужество, как мог предложить оставить Королевскую Гавань и корону и вернуться в Кастерли-Рок, чтобы прожить остаток жизни в осмеянии и позоре...
Нельзя было дать ни единого шанса подобному, и Серсея должна была убедиться, что затмение оставило Джейме.
- Оставьте нас, сиры, - учтиво произнесла она для рыцарей, сопровождающих ее, едва сир Осмунд отступил в сторону, давая ей пройти в покои лорда-командующего. Джейме, неуклюже вскочивший при их появлении, сперва вновь показался ей незнакомцем: даже чисто выбритый и переодевшийся в камзол и подобающие бриджи, он все равно был лишь жалкой копией того, кого она проводила в поход против мальчишки Старка без малого два года назад. Не без укола совести Серсея поняла, что теперь даже Лансель больше походил на того мужчину, которого она жаждала на своем ложе, чем этот отощавший рыцарь, в чьих отрастающих золотых волос проглядывала ранняя седина.
- Лорд-командующий, - мягко проговорила Серсея, рассматривая молчаливого брата, выискивая в нем своего возлюбленного, а затем, когда услышала скрип закрывающейся двери, вскинула голову.
- Я пришла разделить с тобой горе, Джейме, - в этой белой комнате слова звучали совсем не так, как в ее голове, и королева обвинила в этом саму Башню. - Наш сын, наш первенец мертв, а ты ни слова не сказал во время суда над карликом, погубившим его...
Скорбь перехватила горло, заставила надломиться голос.